Кажется, ты нашёл тему.
Кажется, ты знаешь, о чём хочешь сказать.
Ты даже слышишь её — внутри, как отголосок сцены, которую никто не снимал.
Но стоит только попытаться схватить её словами —
и она рассыпается.
Остаётся только клетка.
И ты — в ней.
Иногда всё начинается с искры. С темы.
Ты хочешь сказать что-то важное — про одиночество, про смерть, про свет, который ушёл и не вернётся.
Но как только ты это формулируешь, как только даёшь этому имя — оно становится клеткой.
Клеткой не для смысла — для тебя.
Ты начинаешь думать: а достаточно ли точно я говорю про это?
Ты сравниваешь.
Ты гуглишь.
Ты уже не слышишь музыку, а только её ответственность.
Ты не чувствуешь боль — ты выдавливаешь её.
И с каждой попыткой передать — ты теряешь.
Потому что, чтобы написать про рану, ты должен её заново открыть.
А у тебя уже нет на это сил.
Ты истощён даже до звука.
И вот тогда ты начинаешь халтурить.
Чуть сокращаешь эмоции.
Чуть меньше любишь её.
Больше любишь себя.
Так появляется та самая стерильная, концептуально отточенная, эмоционально обесточенная музыка.
Та, в которой всё правильно, кроме главного.
Ты перестаёшь писать музыку о чём-то.
Ты начинаешь писать, чтобы себя спасти.
Становишься холодным.
Равнодушным.
Но счастливым.
Бездарным музыкантом.
